В доле. Без залога

Российские банки оказались не готовы выполнять свою главную — кредитную — функцию в обстановке высокой неопределенности, без притока дешевых ресурсов из-за рубежа. Посткризисное восстановление кредитной активности, вероятно, будет сопровождаться рождением новых моделей разделения рисков между банками и заемщиками

За восемь кризисных месяцев — считая от спровоцированного банкротством Lehman Brothers краха фондовой биржи в середине сентября прошлого года — российская финансовая система перешла в принципиально иной режим функционирования: многолетний профицит бюджета сменился крупным (свыше 5% ВВП) дефицитом; мы уже не сберегаем, а быстро тратим нефтяные бюджетные накопления; бешеный приток капитала сменился не менее интенсивным оттоком (130 млрд долларов только лишь за четвертый квартал прошлого года); на 20% похудел рубль, на 40% — резервы ЦБ.


Опровергая новомодную еще год назад теорию декаплинга — расщепления, отвязки экономик крупных развивающихся рынков, прежде всего стран BRIC, от хозяйственных циклов ведущих капиталистических стран, Россия провалилась в пропасть глобального кризиса, наложившегося на исчерпание резервов прежней модели роста. Восьмипроцентный экономический бум сменит в нынешним году пятипроцентный (считая по ВВП — и это в лучшем случае!) спад. Вроде бы дно промышленного провала либо уже нащупано, либо вот-вот будет. Однако однозначных признаков, а тем более внятных ориентиров и локомотивов выхода из кризиса не просматривается.


Дело крайне осложняется фактически полным параличом института кредитования. За пределами сектора госбанков и их крупнейших клиентов, ссудо-заемные отношения которых зачастую носят политический, адресно-административный характер, открытый, конкурентный кредитный рынок для неблатных и несверхкрупных клиентов умер еще осенью прошлого года и не подает признаков оживления, несмотря на все инициативы, усилия и увещевания ЦБ и властей страны, включая первых лиц государства.


Остановка кредитования была вполне объяснима в сентябре-октябре прошлого года — на фоне ажиотажных девальвационных ожиданий, клиентского бегства от депозитов, коллапса рынков акций и МБК, всеобщих ощущений неминуемого — и притом скорого — втягивания в воронку системного банковского кризиса. Но сейчас девальвация, независимо от оценок тактики ее проведения, позади, рубль уже почти два месяца уверенно укрепляется, Агентство по страхованию вкладов наладило конвейер санации предбанкротных банков, паника клиентов и вкладчиков остановлена, власти объявили о готовности проведения второй очереди рекапитализации банков через предоставление субординированных кредитов, президент лично дает поручение отладить механизм работы с госгарантиями по кредитам и даже непробиваемый в своем упорстве ЦБ перешел к политике снижения ставок — однако подвигнуть банки к размораживанию кредитования ни одна из этих мер, ни все они вместе не могут.


Выйти из такой ловушки очень сложно. Скажем, за четыре самых тяжелых года Великой депрессии в США (с лета 1929−го по лето 1933 года) банковские кредиты частному сектору сократились наполовину, потом еще три года стагнировали, и лишь потом начался неуверенный рост. В Японии в 1990−е кредит стагнировал более десяти лет. Но это, конечно, совсем тяжелые случаи. Там подключался и системный спад спроса на кредиты — все занимались минимизацией уже накопленных долгов.


И ладно бы наши банки сегодня испытывали дефицит ресурсов. Но с конца февраля мы наблюдаем устойчивую тенденцию снижения банковской задолженности по рефинансовым кредитам ЦБ, а вот собственные рублевые депозиты банков в ЦБ, несмотря на их весьма скромную доходность (сегодня это менее 7% годовых — втрое ниже средних конечных кредитных ставок), напротив, уверенно растут. Значит, резервы ликвидности у банков имеются. Так почему же не начать кредитовать? Естественно, не всех подряд. Процедуры оценки риска и отбора заемщиков никто не призывает отменять, можете даже ужесточить их, но нельзя же просто остановить работу кредитной машинки?


Можно, отвечают банкиры. И приводят свои аргументы. Выслушаем их.


По ту сторону баррикад


Прежде всего в условиях резко ухудшившейся и все еще крайне неопределенной макроэкономической обстановки банки должны заниматься наведением порядка в имеющемся кредитном портфеле. Еще полгода назад абсолютно надежный кредит, не вызывавший никаких вопросов к заемщику — и, соответственно, не требовавший никакого резервирования, сегодня начинает демонстрировать сбои в обслуживании, переходит в разряд проблемных. Наше внимание привлекают именно они — старые долги, быстро превращающиеся в плохие и, следовательно, требующие реструктуризации либо дорезервирования.


Что касается новых кредитов и новых клиентов, то непонятно, как и кого кредитовать. Главный сдерживающий фактор — сохраняющаяся неопределенность в реальном секторе экономики, в отраслях и на локальных рынках, отсутствие внятного сценарного прогнозирования развития ситуации на всех уровнях — от правительства и ЦБ до конкретных компаний. Это автоматически обнуляет все новые, по крайней мере негарантированные, кредиты, так или иначе относящиеся к категории займов под инвестиции.


Что же касается еще недавно массового кредитования оборотных средств, то оно тоже минимально ввиду резко ухудшившегося финансового состояния старых и потенциальных новых заемщиков. Даже формально остающиеся рентабельными предприятия испытывают перебои с ликвидностью, повсеместно растет дебиторская задолженность, расширяются вексельный оборот и бартерные сделки.


Убить фобии


В принципе аргументы банкиров не бессмысленны. Урегулирование проблемных долгов — нормальная деятельность нормальных коммерческих предприятий, стремящихся избежать банкротства. Тем более что власти четко дали понять: разруливать ситуацию по сценарию создания государством некоего "плохого банка" — агентства, скупающего по некоей (какой именно — отдельный трудноразрешимый вопрос) цене плохие долги у банков, они не собираются. Стратегически это абсолютно верное решение: коммерческие банкиры гораздо профессиональнее чиновников в работе с рисками конечных заемщиков, какие бы сложные времена ни переживали последние, поэтому развращать банкиров, избавляя их от хотя и муторных, но исконных прямых обязанностей, не следует. А качество балансов — дело наживное, выправится по мере выползания хозяйства из кризиса. На тяжелый период, в конце концов, ничто не мешает Центробанку в качестве временной меры снизить норматив достаточности собственного капитала банков с нынешних 10% до общепринятой в мире (по Базельским требованиям) норме 8%.


К тому же не следует считать, что плохой долг есть незыблемая данность. Как значительная часть кредитов под влиянием кризисных проблем у заемщиков перешла в разряд плохо обслуживаемых, так и по мере оживления хозяйства часть плохих долгов станет нормально обслуживаться, то есть они перестанут быть плохими, а реструктурированные кредиты, увеличивающие совокупную долговую нагрузку на заемщика (просто растягивая ее на большее время) и к тому же обставленные, как правило, дополнительными нефинансовыми обременениями, будут погашаться досрочно. Конечно, эволюция качества долга, как, впрочем, и сам выход экономики из рецессии — процессы крайне инерционные. Поэтому оговоримся, что "естественный" разворот в динамике доли плохих долгов если и случится, то не ранее будущего года.


Еще одним действенным способом смягчения остроты проблемных долгов могло бы стать создание рынка проблемных активов действующих банков, где плохой кредит можно было бы продать с дисконтом без нанесения репутационного ущерба банку.


Вообще нам представляется, что тяжесть проблемы плохих долгов, всячески подогреваемая банкирами, предрекающими чуть ли не вторую волну банковского кризиса осенью нынешнего года, сильно преувеличена.


Конечно, официальный уровень просрочки (по данным ЦБ на конец первого квартала, он составляет менее 4% ссудного портфеля) сильно приукрашивает реальное качество ссуд (не говоря уже о том, что в российской практике бухучета, в отличие от международных стандартов, в качестве просроченной задолженности квалифицируется лишь сам не сделанный в срок платеж, а не все тело кредита со сбитым графиком обслуживания). Банки выносят ссуды на просрочку в следующих случаях:




  • заемщик крупный, не аффилирован с банком, имеет кредиты в нескольких банках, поэтому договариваться об индивидуальной реструктуризации, то есть не создавая комитет кредиторов, работающий на принципах equal treatment, невозможно;


  • реструктуризация кредита возможна, но полюбовно договориться о ней с заемщиком не удалось, однако есть хорошие судебные перспективы взыскания задолженности;


  • заемщик — банкрот (или мошенник);


  • банк в тяжелом финансовом положении, у заемщиков нет стимулов аккуратно обслуживать долг.

В других случаях велика возможность договориться о реструктуризации всего долга или значительной его части, в результате чего существенная часть проблемных кредитов отражается в отчетности как стандартные ссуды, не требующие резервирования. Не случайно у крупных банков доля отраженной в балансах просрочки выше.


Уровень балансовой просрочки по кредитам физлицам более адекватен, однако и там реальный уровень плохих долгов может быть выше бухгалтерского — просроченные кредиты физлиц могут быть проданы с баланса карманному коллектору (независимые коллекторы, как правило, не выкупают проблемные долги, а работают за комиссию).


Как бы то ни было, темпы роста показанной просрочки в последние месяцы снижаются, инерционная модель дает оценку доли просрочки в кредитном портфеле на конец текущего года в районе 7% (для сравнения: на пике кризиса 1998 года этот показатель достигал у нас 11%), что в принципе покрывается создаваемыми резервами под сомнительные ссуды. Наш прогноз максимального уровня плохих долгов, рассчитанного в сопоставимом с международным формате, — 15—20% совокупного кредитного портфеля. Это существенно ниже уровней, зафиксированных в разгар действительно тяжелых банковских кризисов в Чили в начале 1980−х, в Японии, Корее и Индонезии в 1997 году, где пиковые значения плохих долгов достигали 35—36%.


В неформальных, не под диктофон беседах с банкирами мы выяснили, пожалуй, лишь единственный сценарий, при котором возможно резкое обострение проблемы плохих долгов, действительно грозящее второй волной системного банковского кризиса. Триггером такого сценария может быть ситуация, когда у кого-либо из крупных кредиторов сдают нервы и он подает иск о судебном взыскании плохого долга со своего крупного заемщика (деликатность темы не позволяет нам здесь привести — хотя бы и для примера — возможные имена банков и заемщиков; ограничимся тем, что банк должен быть из первой полусотни по размеру активов, а компания — из "высшей лиги" реального сектора, этакий Lehman Brothers нашей тяжелой индустрии).


Дальше ситуация развивается автоматически и скоротечно: все другие кредиторы нашего незадачливого заемщика требуют от него досрочного погашения кредитов (такая опция на подобный случай предусмотрена большинством кредитных договоров), заемщик неминуемо банкротится (даже в случае политического решения о спасении государство может банально не успеть перевести компании живые деньги). Такой прецедент сразу же меняет отношение аудиторов к плохим долгам банков. Если сегодня аудиторы склонны с пониманием относиться к гибкой политике банков по реструктуризации кредитов и весьма щадящей классификации ссуд по группам риска, то после знакового банкротства никакие вольности банкам с рук сходить не будут — ближайший квартальный отчет по МСФО заставит банки гораздо полнее отразить в балансах реальный уровень своих просрочек и невозвратов. Отсюда — резкое повышение требований к резервированию и нагрузка на капитал, которая может оказаться непосильной даже для крупных банков.


Справедливости ради надо сказать, что определенный запас устойчивости сегодня у банков есть. Несмотря на сворачивание кредитования, показатели прибыльности работы банков пока вполне удовлетворительные. Российские банки заработали в первом квартале 2009 года 58,9 млрд рублей балансовой прибыли. Хотя это на 56% меньше результата годичной давности, если рассматривать не балансовую прибыль, а прибыль до создания резервов и амортизации (доля последней незначительна), то виден более чем двукратный прирост этого показателя по сравнению с первым кварталом 2008 года (до 375,3 млрд рублей). Сопоставляя эти цифры, обнаруживаем, что порядка 300 млрд рублей за квартал (или около 10 млрд долларов) банки потратили на резервы под проблемные долги.


В целом банковская система показывает способность генерировать прибыль в сложившихся условиях, хотя качество активов ухудшилось и стоимость пассивов возросла. Причин, по большому счету, ровно две — жесткое сокращение издержек (на персонал, офисы, инвестиции) и девальвационная премия. Последняя, правда, досталась в основном крупнейшим федеральным банкам и "дочкам" нерезидентов, к тому же действие фактора ослабления рубля уже исчерпано. А вот резервы дальнейшего сокращения банковских издержек, по свидетельству отраслевых аналитиков, сохраняются.


Смена модели


С точки зрения экономики банковского сектора важнейшим итогом кризиса стало замещение внешних источников финансирования внутренними — пока, увы, не столько рыночными, сколько централизованными — дорогими и притом крайне неоднородно распределенными по системе. Это со стороны пассивов. А со стороны активов — наиболее мощное, и макроэкономически крайне деструктивное, замещение новых кредитов резервами под кредиты старые.


Еще один важный экономический итог, опять-таки скорее негативного толка, — сильная ревалютизация пассивов на фоне дефицита спроса на валютные кредиты. В результате банки получили излишки валютной ликвидности, не находящей эффективного применения. Часть этого "флюса" в размере двух с лишним десятков миллиардов долларов болтается на практически бесплатных валютных счетах банков в ЦБ.


Очевидный институциональный итог кризиса — существенное увеличение рыночной доли госсектора в банковской системе, его доля в суммарных активах выросла с прошлой осени по нынешнюю весну на 10 процентных пунктов, до 56% (аналогичный по интенсивности прирост был растянут по времени с 2000−го по 2007 год). Наибольший вклад в копилку приращений госсектора внесли крупные частные банки, перешедшие в разгар кризиса под крыло государства в лице госбанков, госкомпаний, ВЭБа, АСВ или местных администраций — "КИТ Финанс", Связь-банк, "Глобэкс", Собинбанк, Запсибкомбанк, ВЕФК и др.


Менее очевидный итог — некоторое сокращение рыночного присутствия группы банков, контролируемых нерезидентами (с 15 до 14,5% активов). Хотя в этом сегменте картина крайне неоднородная — одни игроки, например Societe Generale, BNP Paribas, Raiffeisen, PPF, Swedbank, агрессивно наращивают свой бизнес в России (основная ставка при этом делается на ритейл-банкинг), другие — Deutsche Bank, RBS, ING — испытывают трудности, не в последнюю очередь наведенные проблемами материнских банков.


Как результат — дальнейшее сокращение рыночного веса частных банков с российскими корнями, на них сегодня приходится уже менее трети совокупных активов. Конечно, кое-кто из частников тоже выиграл от кризиса. Речь идет о немногочисленной группе банков, воспользовавшихся открывшимися в кризис возможностями привлечения долгосрочных государственных ресурсов (субординированные кредиты; бизнес на санации предбанкротных банков при поддержке АСВ: банки-санаторы получают 5—8 млрд рублей на пять лет под 6,5% годовых).


Еще более важны операциональные итоги кризиса. Наметилось серьезное снижение роли процентных доходов вследствие стагнации кредитной активности и повышение роли комиссионных доходов. Если эта тенденция получит развитие, потребители банковских услуг окажутся в проигрыше — мы пока еще не привыкли к европейским расценкам за открытие и ведение банковского счета, переводы денег и прочие некредитные услуги.


Но есть и позитивные сдвиги. На наш взгляд, происходит принципиальная переоценка роли залога при кредитовании. Банки обнаружили, что наличие залога: а) мало коррелирует с реальным качеством обслуживания долга и вовсе не страхует от перехода кредита в разряд проблемных; б) в условиях массового востребования залогов под дефолтные ссуды рынок заложенных активов становится практически неликвидным, их невозможно сбыть по разумной цене, что вынуждает банки заниматься не свойственной им деятельностью — управлением отчужденными у заемщиков активами.


Наибольшие проблемы с этим у крупнейших кредиторов — госбанков. Им на помощь готовы прийти "Ростехнологии", подписавшие в начале мая со Сбербанком, ВТБ и Газпромбанком меморандум о сотрудничестве, включая консультационные услуги и услуги по управлению активами.


Появляется надежда, что поговорка немецких банкиров "Самый надежный кредит — это кредит необеспеченный" (ведь он дается только самому надежному заемщику) перестанет быть для наших кредиторов скверным анекдотом. Конечно, для того, чтобы тренд на расширение практики беззалогового кредитования стал реальностью, требуется решительная корректировка нормативного поля, ведь по действующим правилам ЦБ требует от банков стопроцентного резервирования необеспеченных ссуд. Тогда могут получить развитие новые формы управления и разделения рисков между банками и заемщиками, включая схему предоставления беззалогового кредита по льготной ставке в обмен на участие в прибыли от кредитуемого проекта.


А вот что произойдет — и уже происходит — практически неминуемо, так это жесткая понижательная корректировка допустимых уровней левериджа (отношение долг/капитал или долг/EBITDA). Холодный душ кризиса, безусловно, дисциплинирует и банки, и компании, и домохозяйства, пока через три-пять лет их вновь не охватит волна "иррациональной жизнерадостности".



Источник: www.credits.ru
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 30 дней со дня публикации.
  • управление бюджетом